Из-за «Острова» на стрежень…

 

Александр Корж

 

 

 

 Рецензия на фильм «Остров» Павла Лунгина в стилистике "Contra". В четырех «попугаях».

 

 

«Остров» призрения.

  

 

 

"Остров" Павла Лунгина вышел в российский прокат.

 

 

                                                                                                    

На этикетке "Зрелища" шоу-сапиенсы написали: "гут", "вери" нравственно-религиозный фильм*. Несмолкаемый гул литавр, шуршат "медные трубы", лишая публику последних проблесков самостоятельного мышления и здравого смысла. Новая российская нравственность в блестящей   "духовной" упаковке. Юродивость и стилизованная придурковатость, как выключатель разума у зрителя... недурственно придумано!

 

* Н. Михалков: "Очень, очень поздравляю Пашу Лунгина с замечательной картиной"[http://www.echo.msk.ru/programs/korzun/49277/].

 

 

Фильм, фильм, фильм...

 

 

Первые "впечатления":

Что нам изо всех режиссёрско-операторских сил стараются показать? - Фильм-молитву. Причём кинозрителю позволено наблюдать и любоваться ею издали, через мощную символику северных морских пейзажей, отстранённо эстетически.

Погружение публики в мир иррациональных грез поначалу происходит как результат чисто актёрско-операторской работы (режиссёр, разумеется, за кадром), через чередования "голосов" природы и актёра. Звук, интонации здесь важнее актёрской визуальной фактуры. Только человеческий голос с его психологической глубиной, и только он, может находиться в гармонии с настроением природы. Очень грамотное (хоть и неоригинальное, по случаю) режиссёрское и операторское решение. К восприятию Мамонова, как главного героя, аудиторию надо подготовить. Поэтому в зрительское сознание его образ внедряют через молитву в слиянии с природой. "Психоделическое" сопровождение кинозрителя в мир "фильма-фэнтези" продолжается до создания у него соответствующего настроения: томящегося духа и эмпатии, проникновения душой в сам процесс моления.

 

Что ещё бросается в глаза? Понятно, что "Остров" - это психотерапия. Понятно, что фильм для лёгкости восприятия не сопряжён с реальностью и иллюстративен, ясно, что конъюнктурен: двойного назначения - антисоветский для западного белого человека и пророссийский - для российских аборигенов. Языческое, дикое "православие" с расчетом преимущественно на европейскую публику. "Разгадочная" ущербная "русская душа". Понятно, что асоциален: людей ничего не связывает. Все типажи - атомарные, бездуховные песчинки с "марсианскими" (для Лунгина и Мамонова) проблемами. Очевидно, что антихристианский. Об этом говорит беспросветность существования и нищета духа абсолютно всех персонажей в фильме. Акцентированно заданы потерянность, бессмысленность и ужасы человеческого бытия, подчёркнутые ландшафтной экзотикой. Опустошает душу "эксклюзивное" разнообразие человеческих несчастий. Постоянное ощущение человеческой остолбенелости. Чудеса исцеления не имеют отношения к духовной благодати и озарению. Акцент в фильме даже не на чудесах - на исцелителе (лунгинском альтерэго). И только в конце, вскользь, упоминается, что за все благодарить надо Бога.

 

Психотерапия и чудеса исцеления.

 

Шок и трепет:

А теперь попристальнее посмотрим на пациентов юродивого лекаря "мамонова". Заметим, что в фильме все являются его пациентами. И проникнуть в эту кино-реальность (f-реальность) мы можем только через временное отождествление себя с ними. Вопрос в том, сможем ли мы и насколько быстро разотождествиться?

 

К "мамонову" по сценарию люди обращаются за помощью, душевным участием и исцелением. За ними не числится грехов, по меньшей мере, больших... Они никого не предавали. Верой и правдой (по умолчанию) служившие и служащие отчизне люди. Греха, явленного зрителю, на них нет. Это касается и девушки, обратившейся за разрешением на аборт (литературщина, разумеется). Поскольку нам неизвестны обстоятельства этой личной трагедии. Все они оказываются униженными жизненными обстоятельствами, болью близких, неразрешимостью собственных проблем.

 

И что же? Вместо участия, душевной беседы, исповеди, помощи в обретении веры в себя - почти военно-полевая "хирургия": "Тебя и так никто не возьмёт (замуж). Вон, на роду написано". И это называется разделить боль, наставить на путь истинный? И это лечение души? И в чём она будет черпать силы, на что опираться в дальнейшем? Куда ты торопишься? Съёмки надо закруглять?

 

Но это, так сказать, сценарная сторона видимости. А теперь о зрительском восприятии в актёрской инверсии Мамонова. Нежно, по-человечески сыграл Мамонов в противоречии с текстом. Не зря взял его Лунгин: отрабатывает (не)человечность по полной, даже переигрывает в игре на зрителя. Да девушка не по-деревенски мила, и к знаку "дети" не равнодушен Мамонов. Первый и почти единственный раз в фильме сыграл просто и по-человечески. И хотя не к нему в данном случае претензии, но... Добро в глупости и неведении света истины - есть пища для зла и средство совращения умов, растущих и нестойких.

 

Вернёмся к сценарно-режиссёрской фактуре.

 

У хирурга по необходимости, у психолога в работе с самоубийцами встречаются ситуации, когда для того, чтобы человек выжил, надо помочь ему недооценить (только временно) свои потери. Тогда оправданы и могут сорваться с уст жестокие слова, но ни в коем разе не программирующие несчастливое будущее, не лишающие надежд на счастье. Не может человек верующий, знающий в молитве цену слов, так небрежно относится к собственным словам, обладающим сакральной силой. Интересно, почему эту девушку в советское время не полюбят "даже" с ребёнком? Лунгин, конечно, карикатурно-"черный человек" - Веллера не читал. Хотя риторика вполне понятна: не может человек быть безгрешным и счастливым в советском обществе...

 

А хороша картинка: в женщину вошел бес оттого, что ее муж-подводник погиб в плавании (а может за отцовскую храбрость и верность Родине?) ...Тайком(!) пробирающийся к "мамонову" адмирал. Но ведь ради шанса на спасение дочери. Совсем другая цена этой вынужденной слабости духа за незаслуженно ниспосланное (Лунгиным) сценарное наказание. Не все ли мы в этой роли по отношению к современной молодёжи, охваченной бесовщиной и доверившейся (не)видимой руке юродивого рынка? - Который всё вылечит за нас?  В чём спасение и где пристанище? На что надежда? Только на карикатурное чудо "мамоновской пустышки", прикрытой юродивостью? Маловато будет...

 

Исцеление "мамоновым" окружающих почти всегда сопровождается испытанием, иногда из него только и состоит. Например, эта чисто литературная и сценически не воплощённая в f-реальность "идея поездки в Париж". Её происхождение (появление) в фильме можно объяснить только идеологическими задачами создания символического контекста в рамках программы различения: "свой-чужой". Для белых людей, думаю, что не очень верующих - идеологических таких вполне... людишек.

 

И здесь рецепт излечения - это на самом деле испытание, через которое требует пройти мстительный, не иначе как за свои мучения, "отец" Анатолий. Если женщина по простоте душевной свою память о близком ей человеке, погибшем на войне, по-человечески назвала любовью, приготовилась с этим святым чувством уйти из жизни, и даже Бог не рискнул вмешаться в эти слишком сложные для божьего ума судьбы, то наши конъюнктурщики (Л энд М) сакральное грязными руками трогать не побрезговали - наглядный урок решили преподнести, поиграть за наш душевный счёт на тончайших струнах чужой души, навязать очередное испытание: заставить вновь полюбить того, кого теперь уже и не знает, по прошествии стольких лет, отказаться от памяти, вросшей в душу. Отказаться от верности, пусть даже придуманному, но авторскому(не Лунгин энд К*продакт) личностному синтезу реального и героического.

 

Что собственно предлагает нам возомнивший себя эскулапом кочегар? - Убить одну любовь и свою авторскую память заодно... во имя других, ещё не существующих чувств, бросить близких, Родину... Во имя чего? Во имя навязанного Лунгиным фиктивного долга перед тем, кто сбежал и предал её (со страной) после войны, ни разу не вспомнил, женился на другой(!), не разыскал, мужик, между прочим. Так мастерски унизить советское (человеческое) в душе (все смыслы, которыми она жила) перед антисоветским эмигрантом, двоеженцем, предателем (вольным или невольным). Вам ничего это не напоминает, ничьи грехи? Очень всё это сродни предательству самого трудника Анатолия. А Париж, как земля обетованная - не двойной ли это грех самого Лунгина? Чьи тут рога и копыта? Откуда убогому юродивому "мамонову" о Париже узнать, как не от "бога" своего и наставника Лунгина? Не в этом ли разгадка?  Религиозный себе такой идеолог Лунгин, просто душка... Да нет никаких прав у этого индивида, даже в мыслях, хотеть присутствия бывшей и преданной им жены перед смертью. А вот у Лунгина с Мамоновым - есть, оказывается, на всё права. Знамя шкурной эмиграции не впервые поднято на недосягаемую высоту!

 

Бескомпромиссно Лунгин воюет с советским прошлым, вытравливая в душах своих сценарных визави всё человеческое, порой, не обращая внимания на естественность и органичность художественного повествования. Это прослеживается даже в таких на первый взгляд пустяках, как стремление женщины после излечения сына не опоздать на работу и вовремя приехать. Видно, что ей уже не раз приходилось отпрашиваться у сослуживцев. И проблема "стремления не опоздать на работу", не подвести товарищей - это проблема не коллектива. Для советского коллектива середины 70-х это вообще не проблема (очередной "хронологический" издёрг). Это проблема нравственного долга самой женщины. И переживает она из-за этого сильно и не хочет подводить никого из тех, кто всегда шёл ей навстречу. Четыре операции как-никак. И понятно, что в том состоянии эмоционального стресса, в котором она находится постоянно в течение последних лет борьбы за сына, после стольких лет отчаяния, неоправдавшихся надежд и после неожиданно "свалившегося" на неё и сына чуда исцеления, ей просто надо дать время придти в себя. Отогреть её сердце.

И нельзя её останавливать: накопленные обязательства вместе с её собственными невольными унижениями, которые она претерпела в роли просящей исцеления для своего сына перед людьми, так или иначе ей помогавшими, не дадут покоя её душе. Как непосредственно и остро переживающий человек, она должна морально расплатиться со всеми... и ничего, что исцелителей по времени она ставит на последнее место. С тем, кому больше всего должен, раплачиваешься всегда после, не чувствовать этого, значит не иметь сердца. И не следует лезть без очереди в число отблагодарённых. По призыву сердца и долга матери её духовные испытания выше, и страдания глубже, чем физический недуг её сына, ибо и его испытания она взяла в своё сердце. И уж тем более бесчеловечно в этот момент противопоставлять её нравственные и социальные долги людям - долгу перед Богом, ради идеологических предпочтений Лунгина энд К*. 

Оцените "христианскую" логику, не говоря уже о ритуале исцеления: "исцелённый ребёнок нуждается в немедленном причастии, иначе хромота останется на всю жизнь". Православие отдыхает, вместе со Святым Иоргеном.

 

Сюжетную конвейерность процессов наставлений и исцелений удалось смягчить во многом благодаря разнообразию сценических и операторских (изобразительных)  средств, но только не в смыслобразующей компоненте режиссёрских замыслов. "Очи разума" - это вам не операторско-режиссёрский глянец. "Очками Гудвина" не отделаешься.

Не хватило у авторов времени на изображение и самого процесса исцеления. Режиссёрская спешка привела к пародийности этого процесса: приезд пациента, молитва, исцеление. Ни тебе сыгранной истории болезни, ни зрительского проникновения в страдания, ни мало-мальски естественнонаучной диагностики (на самом элементарном уровне), никакого приготовления, гипноза там всякого - чудо, понимаешь. "Споткнулся, упал, потерял сознание, очнулся - гипс". Притча, говорите? Как же: приехали, помолился, исцелил. Так и на это времени жалко стало:  отошел, прочитал сценарный текст и рецепт спасения (ой ли?) готов - айда в Париж! То ли ленив режиссёр, то ли безграмотен? Впрочем, не нашего разумения это дело... Режиссером быть, кому ума не доставало? Уж во всяком случае, не Михалковым, Кончаловским, Смирновым, Бондарчукам и т.п. Не лишним будет напомнить, что так же равнодушен режиссёр с "мамоновым" и к дальнейшей судьбе своих исцелённых. "Мавры" сделали "своё" дело... 

 

Даже такой "незначительный" момент: о. Анатолий никогда не обращается к страждущим по имени, вообще никак. На это сценического времени у авторов не хватило. Только на Ванятку... да имя Насти - смешно - по случайности узнал. Это авторское (я уверен, бессознательное) упущение говорит о многом. Отсутствие имён пациентов (данных при крещении?) в фильме незатейливо подчёркивает то реальное (бездушное) отношение аффтаров f-ролика  к пациентам, примерно такое же, как у фокусника к собственному реквизиту.

 

 

Знающий несчастен сам, незнающий делает несчастными других:

 

Нет у исцелённых лёгкости на сердце, радости на лицах, надежды в глазах и умиротворённости в душах. И есть этому веские причины.

Грешнику, не преодолевшему в себе путь аскезы, заказан путь к людям. Ибо, искусственные физические испытания, добровольно накладываемые им на себя, это прежде всего недоверие к себе самому. Он не верит в свою любовь к Богу и снимает свои сомнения аскезой, причём, чем больше не верит, тем больше пытается себе и другим доказать обратное. Такого человека нельзя подпускать (с его наставлениями) и на пушечный выстрел к другим людям. Он не понимает смыслов их жизни, они чужды ему. Поэтому он автоматически по аналогии с самим собой начинает испытывать веру других людей всё той же аскезой и требованием постоянных жертвоприношений, то есть, заставляя их испытывать непрерывные страдания. Такой человек не любит людей, прикрываясь любовью и именем Бога. Он не понимает, что творит.

 

Неисповедимы пути Господни. А как заставит он авторов всю оставшуюся жизнь прозябать в этой  созданной для других f-реальности?

 

 

Друзья по несчастью:

 

Практически все персонажи f-реальности, находятся в подчинённом состоянии  у Лунгина и "мамонова". Создаётся устойчивое впечатление, что спустись Бог на грешную землю, "мамонов" и его поучил бы уму-разуму и правильной вере. Поэтому и собратья по вере не вправе рассчитывать на невмешательство и на возможность избежать наставлений на путь истинный. Тем более что в фильме они фактически существуют в вакууме: вне паствы и вне Бога - тет-а-тет с о. Анатолием. Эта сценическая "воздушность"  делает споры "первых друзей Бога" между собой о том, кто правильней его любит, пародийно-комичными.

 

Добрый беспомощный "полудурок" (по прошлым ролям) Сухоруков более соответствует облику смиренного, под Богом, христианского верующего, чем злобный, увязший в непомерной гордыне всезнайства, вечно указующий "мамонов". В этом ролевом контексте, урок  духовно-материальной аскезы, якобы преподанный "мамоновым" о. Филарету вызывает сомнения в религиозной и нравственной адекватности авторов.

Та лёгкость, с которой о. Филарет отказывается от "излишеств", делает происходящее бессмысленным, безадресным и пародийным. А если учесть, что удобная обувь для больного человека отнюдь не роскошь - циничной чёрствостью и завистью "злобности к душевной человеческой доброте" (Каин и Авель, наоборот). В итоге получилось как всегда - запрограммированная злая самопародийность кочегара-трудника: сапоги "жжот нипадецки".

 

Сам сценический образ о. Филарета оказался вне зоны режиссёрского внимания и понимания. Оставшийся один на один с ролью, при убожестве диалогов, Сухоруков откровенно потерялся и стал по-ученически подыгрывать "мамонову", заискивая и любовно талдыча ему: "проказник" (ум. ласковое от "придурок"), совершенно забыв о небезграничности зрительского терпения... Кто "проказник"? - Крошка Цахес?

 

Подобные взаимоотношения новоявленного Лунгиным юродивого старца в обращении с окружающими людьми: ирония, прикрывающая духовную пустоту, непрерывные трюки исцеления и уроки т.н. истинной веры «направо и налево» - делают жанр f-ролика пародийным.

Один "буратинный" образ "стукача" Иова чего стоит. А ведь на нём не в малой степени держится человеческий и "христианский" авторитет о. Анатолия. Видимо из-за съёмочной спешки духовные наставления свелись в основном к правилам "гигиены наоборот", почти как у Мальвины. Опять авторы ограничились поверхностной имитацией, физическим планом, вместо глубинного понимания этого "комплекса чистоты", как нереализованного в жизни стремления к совершенству. Излечением, которого было бы - это если бы повезло с опытным наставником - укрепить в духе и отправить "дюжева" в "грязный" мир с его проблемами, дабы через социальное служение людям в меру сил своих очистить мир от скверны.

 

  

Эпилог:  

 

Прогрессивный конъюнктурщик Лунгин, играющий в юродивого (искренне вжившийся в "образ-клип"), отстранённо "злобно-добрый"  Мамонов, добрый до слащавости "полудурок" Сухоруков и гротескный "Буратино" Дюжев слепили вполне приличный, языческий, легко усваиваемый... рекламный "клип-молитву" на "нравственно-религиозную" тему.

 

Обычная операторско-режиссёрская «разводка»: музыкально-декоративная адекватность, лик природы как лик Бога, непрерывный уход в задник (углубление смысла) в любом сценически не разрешённом в фильме событии. Полная бессмысленность содержания, беспомощность текста, просто провальные диалоги. Сценарное мельтешение вторых планов, их полная «литературность» и неосмысленность изобразительными средствами. Съёмки природы, отработка художественных образов молитвы, как наиболее впечатляющая часть. Неповторимость и архаичность образов верующего язычника, сила его молитвенных слов на фоне безобразно дилетантских сеансов религиозной и просто человеческой психотерапии.

 

 

[http://www.rus-crisis.ru/index.php?name=News&file=article&sid=2223]

 

 

"Видеотрансгрессия" от Лунгина и К

 

 

"Остров" Павла Лунгина вышел в российский прокат.

 

Ментальность автора (режиссёра), сценарий, актёры и пр., сорок дней производственного цикла, зрители распадающейся страны... и в результате - сам фильм, как авторская концепция понимания современной религиозности.

 

Безоболочная российская реальность:

 

Вакуум власти, нравственности и смыслов существования... Несправедливость, не встречая лично-нравственных и социально-проектных ограничений, достигает ТВ-гротеска и тусовочного "бескомплексного" бурлеска. Дьявол, как известно: "без комплексов" и в "деталях". Невозможно без страха открыть глаза. Конвейер виртуально-телевизионной инверсии личности работает круглосуточно. Изощрённая безнравственность становится заманчивым и недостижимым идеалом, в очередь к дьяволу приходится записываться. Церковные отделения ломбардов переполнены: инфляция разума, культ сенсорных извращений нуждается в иррациональном прикрытии иллюзией веры. Нужна хотя бы небольшая психотерапевтическая пауза для отставших от демократического прогресса. Утопающий, как известно, хватается за соломинку. А спасение утопающих в нашей самой рыночной из всех рыночных реальностей - это дело рук самих утопающих... и немножко тех, кто хочет на этом заработать. Всегда найдётся Макар, из каких-нибудь недалёких парижских сусеков, который умеет пасти (не)своих телят. Он всегда находится - на каждую паузу есть свой МХТ. И нет такого товара на нашем жизне-рынке, на котором нельзя было бы сделать гешефт, если, конечно, проведён грамотный маркетинг.

 

 

Анти-маркетинг:

 

Религиозная тематика востребована на российском рынке виртуальных товаров. Сознание зрителя подготовлено к восприятию любой магической реальности. Есть вполне успешный в российском прокате автор, "прославившийся" специфически антироссийским восприятием реальности и экспортно-ориентированным представлением образа "загадочной русской души" на киноэкране.

Есть сценарий, состоящий из чудес исцеления. Полное отсутствие знаний и понимания религиозной тематики авторами*. Психологическая неграмотность. Колоритная северная природа, задающая стилистику повествования. "Оригинален", как всегда, у Лунгина выбор "рыцаря юродивого образа" в качестве эталона верующего. Мамонов – «золотой ключик» к прочтению сценария**. Налицо сценарная неразработанность, схематичность и ходульность персонажей второго плана. Непредставленность зрителю самого процесса духовного возрождения падшего грешника. Ограниченность съемочных дней. Искусственный, чисто литературный конец.

 

*Лунгин: "Я прочитал в свое время сценарий... и отложил, поскольку ничего не понял... через некоторое время вернулся к сценарию, начал думать о нем и в итоге додумался до фильма"[http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200611242180108].

 

**Лунгин: "Сценарий принципиально не меняли. Петя словно "натянул" на себя эту роль. Для меня сразу было понятно, что главную роль должен сыграть Мамонов"[http://www.rg.ru/2006/12/21/lungin.html].

 

 

Интуитивные ожидания и вопросы:  

 

 

Похоже, что мы обречены увидеть препарированное "русское православие" в фирменном горчишно-лунгинском соусе, экзотические пряности из жизни "этих советских русских". Стандартное, вообщем эмигрантское прочтение.

Глубина образов при этом, как обычно, вряд ли предполагается. Всё говорит в пользу выбора концепции "истинной веры", как патологической странности. Выбор на главную роль Мамонова  неизбежно приведёт к  иррациональности и случайности самого "пути обретения веры". Всё это нам будет подано на фоне клуба кинопутешествий по северной ойкумене человеческого духа: экзотика, мистика и римейкообразная пейзажная таинственность. Естественно, что мы не увидим и самое сакральное: путь духовной трансформации "твари дрожащей" в Человека. Поскольку не предполагается нам и вовсе показать этого самого Человека. Это не в кино-стилистике Лунгина.

Любопытно, однако, как из мира язычества и экзотических контуров веры, заданных северными пейзажами и "юродивостью" Мамонова, вернуться в христианский мир, мир людей? Казалось бы, возвращение в лоно церкви должно произойти через равноценную любовь к (советским?!) людям. Но с учетом того, что психология человеческих взаимоотношений далеко не самая сильная сторона творчества Лунгина, задача кажется неразрешимой. Да и не мамоновское это дело (вместе с Лунгиным) - души спасать. А одними фокусами исцеления, как ни верти, не отделаешься. Как сложится этот христианский пазл у авторов? Сдаётся мне, что по своему замыслу фильм  изначально провален. И всё будет держаться только на первоначальных языческих интонациях. Возможны, конечно, сюжетные вариации, актёрские коллизии...

Но, сюжет-то (по сценарию) примитивен и рационален до схематичности, зритель хоть и несчастен, но при этом не настолько доверчив, чтобы по ходу фильма не задавать себе и авторам вопросы... то есть, для такой концепции: "верую, ибо абсурдно то, что я вижу" - зритель слишком реалистичен, и для такого восприятия - избыточно логичен. Как не дать ему воспользоваться своим разумом? Как отключить предохранители здравого смысла? А "не просто, а очень просто": главного героя надо вести по пути, по которому ни один из зрителей никогда не пойдёт. То есть лишить его критериев истинности, самой возможности соотнесения личного опыта с кинореальностью. Тот самый случай, когда чем больше (художественной?) лжи, тем скорее поверят. И ничего, абсолютно ничего, реального. Иначе может включиться разум. Только нестандартные выдуманные ситуации. Экстравагантность до предела нормальности и дальше. Короче, чудеса, так чудеса без конца! И побольше этой самой, здоровой режиссёрско-актёрской наглости. Чтоб ни у кого не хватило встречной смелости сказать: а король-то, голый!

Интересно, чем для зрителя в данном случае будет поддерживаться сама иллюзия реальности? Похоже только штампами антисоветского прочтения истории. Любопытная нас ожидает религиозно-идеологическая концовочка: "финита" ля комедии?

 

 

Контуры замысла F-реальности:

 

 

Рождение концепции:

 

Первичным шагом был выбор темы, востребованной рынком. Отсюда и предпочтительность сценария. Параллельно с намеченным выбором Мамонова на главную роль вырисовывалось и его концептуальное прочтение. Сценарий для режиссёра - не скелет событий, только эскиз намерений. Жесткость и однозначность режиссёрских действий определяется найденной точкой опоры. Источником новой реальности, плотью нового киномира, противостоящего обыденному сознанию зрителя, может быть всё что угодно. Отправной точкой в создании новой религиозной f-реальности предстояло быть Мамонову. Лунгин: "если бы Петр Мамонов... отказался сниматься в "Острове", то и фильма бы не было".

 

Чем же так хорош Мамонов для Лунгина? Что в нём особенного? Безупречен и органичен Мамонов только в образе, отстраненном от людей. Он умеет искренне входить в состояние ущербности и непонятости обычными людьми. Вот эти маски "недочеловечности" и понадобились Лунгину, чтобы кинематографическими средствами воссоздать уникальный образ верующего грешника, недоступный пониманию зрителя в принципе. Для приведения его в чувство восторженного ступора, подобного восторгу человека, не видевшего никогда верблюда, при встрече с "горбатой лошадью".

Итак, очеловеченный симулятор веры, как неуязвимый киношный образ, найден в лице вжившегося в "клип-образ": играющего по жизни, странного, асоциального до патологии человека и всегда при этом искреннего - Мамонова.

"Юродивость" и "стилизованная ненормальность" Мамонова - те козырные карты Лунгина, с которыми он хотел сыграть против зрительского недоверия и сомнения.

 

Это не значит, что Мамонов со всей своей фактурой будет самостоятельной фигурой в авторском пасьянсе. Наоборот, он удобен как раз своей актёрской покорностью и беспрекословностью при осуществлении авторских замыслов. И эта же марионеточность главного героя не предоставляет автору никакой возможности воссоздать кинореальность через призму его духовного мира (через автобиографию). Лунгину ещё только предстояло перенести "юродивость" из фактурной наличности  в концептуальную плоскость событий. Только соответствующее авторское концептуальное прочтение темы под выбранный образ главного грешника позволит "грамотно" перемещать "мамонова" по сценарию, вписать этот "образ-маску" в ткань событий f-реальности в качестве очевидного и последнего основания веры.

 

Концептуальные рамки:

 

Вера:

 

Вера по фильму - право на "диалог" и услышимость молитвы Богом. Единственный в фильме источник веры - природа. Вера непостижима, иррациональна, и путь к ней недоступен зрителю: просто дан искренне верующий "мамонов", как f-данность, без вопросов. Вторая сторона понимания веры у Лунгина - межличностная иерархия: верующих, более верующих и вовсе неверующих. В этом контексте, вера - право на диктат, иронию и насильственное обучение (обращение в веру, в т.ч.). Посвящённые, допущенные к истинному знанию, по положению выше и нравственнее низших, погрязших в малых и больших грехах. "Объективные" доказательства подлинности религиозной веры для зрителей - чудеса исцелений.

 

О выборе жанра: комикс* или притча?

 

Притча - это иносказание о принципиально важных вопросах человеко-бытия, изящно (афористически), иногда иронично изложенное. Предполагает знание истинного пути, глубина здесь важнее иллюстративности, второй (смысловой) план важнее первого. Рассказывается, как правило, от лица знающего, типа голоса за кадром, не содержит глупости и пошлости, не конъюнктурна по замыслу и исполнению, не нуждается в "юродивом" прикрытии. Не спекулирует вечным спасением и причастностью к божественному провидению.

 

Самое главное, что могло бы придать фильму притчевое звучание - глубина духовных переживаний грешника, путь его страданий и возрождения. Мистической многозначительности образов северной природы на "заднике" f-реальности маловато будет. Именно в духовном перерождении личности зарыты сакральные смыслы бытия, рубежи последнего обмана, последней правды. Это Рубикон для режиссёра. И Лунгин делает этот стратегический выбор, не моргнув, что называется, глазом. Никакой "последней правды", никакой человеческой глубины характеров, даром, что ли ему "сразу было понятно, что главную роль должен сыграть Мамонов".

 

Период духовной трансформации героя, увязшего во грехе, должен быть изъят режиссером от чужих глаз зрителя. А что взамен? Издёрг фокусника, юродивость вместо сокровенного знания... и нас выбрасывает в режиссёрский мир иллюстративной бутафории, в кинокомикс. "Юродивость" для "мамонова" с Лунгиным, как религиозные "очки Гудвина", через которые они смотрят на свою f-реальность.

 

В комиксе важно не духовное совершенствование, просветление, воспитание, образумление и прочая "человеческая чепуха", а зрительское сопровождение, получение удовольствия и чувственная, динамичная, "поверхностная" занятость сознания. Не до размышлений и осознаваний - "съел и порядок". Намерения авторов в кинокомиксе "чисты, как слеза ребёнка". Нам просто хотят продать "развлечение" со всего лишь одним условием: чтобы мы "сами" разрешили нами дирижировать и согласились на беспрекословное подчинение "перелистывателю страниц", в данном случае - Лунгину с "мамоновым".

 

* заметим, что в самом понятии "комикс" нет ничего плохого, или уничижительного.

 

 

Сценарий:

 

Концептуальное переосмысление режиссёром сценария под образ "мамонова" задаёт f-реальность. А если вспомнить, что вера в рамках f-реальности носит иррациональный характер, то из этого следует, что вопросов от зрителей по этому поводу не должно быть в принципе. Следовательно, духовное преображение грешника тем более не может быть явлено зрителю. Зачем демистифицировать сакральное, усложнять "элементарное". Нужно лишить зрителя самой возможности какой-либо рефлексии по этому поводу. Иллюстративная биографичность наряду с монотонно-аскетической "юродивостью" кажется простейшим решением. Авторский - не божий промысел. Поэтому f-реальность легко превращается в биографическое описание, жизнеографию раскаявшегося грешника.

 

А что с Церковью? Тут всё просто: церковники "купятся" на тему и рекламно-пропагандистский характер f-ролика.

 

Кроме того, такое "китчевое" толкование религиозности значительно облегчает режиссёрскую работу с актёрами. Фактор, имеющий немаловажное значение для Лунгина. Упрощается разработка сценария. Помните? - Лунгин: "Сценарий принципиально не меняли". Появился соблазн прикрыть этой концептуальной "патологией" все шероховатости сценария, упростить сценарную разработку персонажей второго плана. Опять же, с фигурами, не имеющими по сценарию личной истории, легче задать нужный идеологический контекст. Именно из "тридевятого царства, тридесятого государства" приезжают страждущие пациенты к "отцу" Анатолию за наставлением и исцелением.

 

Для создания эффекта органической непостижимости f-реальности необходимо окружить зрителя мистической таинственностью, погрузить его разум и чувства в мир вечных тайн и волшебных иллюзий. Стремление к акцентированно-языческой брутальности всего происходящего  подкреплёно мощной символикой образов "северо-западной" природы, суровой красотой Белого моря. Природа здесь выступает как контурно-смысловой задник f-реальности (background music or clinical background). Лунгин: «дыхание вечности... и прекрасный Божий мир играет в нашем фильме не меньшую роль, чем актеры».

 

При таком режиссёрском подходе очевидно и то максимальное внимание, требуемое в работе с образом о. Анатолия. Если  духовное преображение грешника в результате жанровой инверсии фильма не может быть явлено зрителю, то рассказать о нём непременно надо. Скрытая биографическая стилистика повествования позволяет осуществить это без особых проблем. Для этого и была сделана хронологическая пауза в кино-биографии о. Анатолия. Однако, этого мало для создания иллюзии религиозности. Дело в том, что сам "мамонов" не трансформируем в принципе: "играет самого себя", как "ванька-встанька", причём совершенно естественно. Его можно только двигать по сюжету, дирижируя его искренностью, особенностью, на грани и за гранью, хорошо управляемой "патологии". Поэтому отца Анатолия ни в коем случае нельзя оставлять один на один со зрителем. Отсутствие личностной смысловой глубины, полное непонимание режиссёрского замысла (только от сих до сих, и не более) приводят «мамонова» к «добровольному» отказу от вживания в роль целиком, к отказу от естественного психологического сопровождения сюжета. Сводя, тем самым, его f-жизнь к этюдной работе в режиме «вкл. – выкл.».

 

Он и сам это понимает: "Мы вообще-то пешки, кино делает сценарий и режиссер".

 

Но, в таком «авторском прочтении Мамонова», его образ становится настолько сюжетно схематичным, что от "юродивости" (придуманной актёром по жизни), взятой Лунгиным напрокат для прикрытия религиозной и человеческой пустоты главного "героя", остаётся только антураж: бомжовость, дисгармоничность, да  нарочитая "придурковатость" с лунгинской пародийной хитрецой всезнания. Теряется органическая связность f-реальности.

 

На первый план выходит сам постановщик, управляющий "искренней марионеткой". Невольно становятся видны  "режиссёрские ниточки". Это  ведёт, в свою очередь, к ускоренной (парадоксальной) десакрализации "юродивости", и превращает f-реальность не просто, в религиозный комикс, а в пародийное религиоведение, а сам фильм - в авторский "клип-комикс", f-ролик. Схематизм, "скороспелость" и "пунктирность" остальных персонажей лишь завершают эту вторую жанровую инверсию фильма.

 

Под маской "юродствующего актёра", неожиданно упавшей на пол, мы вдруг увидели самого Лунгина с его  "кукольным театром": злого, в своей гордыне всезнания - о. Анатолия, носящегося со своими несмываемыми грехами, как с писаной торбой, доброго, по-христиански безропотного - "сухорукова", наспех (карикатурно) сделанного "Буратино" - "дюжева" и прочих советских, убогих статистов.

 

Расширив, таким образом (до "кукольности"), границы своей концептуальной свободы, Лунгин "смог" убедить зрителей в христианской добродетельности своего героя, нашёл сценарные решения для поддержания этого состояния в душах зрителей в течение всего фильма, не ограничиваясь в выборе средств одной лишь непостижимостью природы или искренней молитвой, растянутой на весь фильм. Для этого пришлось самому стать "мамоновым", сделать весь сценарий "своей" биографией и подчинить "себе" всю f-реальность. Вся роль Мамонова свелась, таким образом, к серии местами талантливых, этюдных зарисовок.

 

Грех, покаяние и искупление:   

 

О границах нашей свободы в комиксе: 

Обратите особое внимание на то, какую роль  в f-ролике играет "грех" сам по себе. Мы, собственно, до конца фильма не понимаем его природу: нам не показано отношение кающегося к собственному греху. У режиссёра - это просто функциональный фон, один из реквизитов. И хотя содержательное понимание не даётся впрямую, тем не менее, о режиссёрско-мамоновском понимании греха можно судить однозначно. "Мамонов" постоянно упоминает свои грехи вообще, выделяя из них только грех убийства. Поэтому в конце фильма зритель оказывается в прострации, когда узнаёт, что убиенный жив и давно простил о. Анатолия. Не понимая, в чём грешен "мамонов" перед Богом, почему нет облегчения страдающей душе о. Анатолия. Чисто сценарно-режиссёрский просчёт. Если продолжить  реконструкцию дальше, то увидим, что все остальные грехи для Лунгина и "мамонова" просто не существуют, как-то: трусость, предательство, дезертирство, сдача в плен. С таким уровнем понимания человека, его психологии, снимать фильмы о душе и вере? Какой-то запредельный цинизм.

И концовка - просто апофеоз авторского непонимания происходящего. Все грехи известные зрителю вроде прощены, искуплены перед людьми и Богом: своей жизнью путём аскезы, тем, что жив Тихон, его прощением, божеским даром благодати. А что мы видим: чем больше каешься, тем больше грехов. Не "очищается" о. Анатолий - всё тяжелее и тяжелее ему жить (какой-то черный антихристианский юмор), и помирает он от постоянно возрастающей на наших глазах тяжести своих грехов. А мы-то и не заметили, как он весь фильм грешил, не переставая. Ай да Лунгин, ай да сукин сын!

 

Ещё раз, до полной очевидности: грех в настоящем фильме является лишь аксессуаром, декорацией полезной для режиссера. Его функциональное значение таково: являясь в f-реальности лишь информацией, "грех", как иррациональный символ, задаёт органику f-поверхностного, неглубокого освоения психологического пространства, диктует пределы личностного зрительского осознавания происходящего. Кроме того, вызывает жалость у зрителя и оправдывает (и объясняет ему) все странности самой фигуры "посредника и представителя Бога" в кинореальности. Помимо этого, такое формальное понимание греховности придаёт рациональную осмысленность сюжету и позволяет эффектно и многозначительно закончить... "морочить головы зрителю".   

 

И за границами комикса:  

В планы режиссёра определённо не входило показать нам, зрителям, "мамоновское" восприятие собственного предательства, как греха. Само событие дано внешне и хронологически максимально отстранённо от основной ткани последующего повествования, обрушено на максимально неподготовленного зрителя. Выглядит это нравственное и уголовное преступление, как  убийство человека в вынужденных обстоятельствах в состоянии аффекта ради спасения собственной жизни. Последнее, собственно, исключает немотивированное духовное просветление - ибо делалось в состоянии чрезвычайного возбуждения, не сознательно.

Непонятным остался нравственный толчок, заставивший Анатолия переосмыслить произошедшее "глазами", сначала разума, а потом и совести. Что подвигло чрезвычайно слабого, ничтожного человека на подвиг духа: переживание вновь и вновь на ментальном уровне произошедшего с ним? Что сделало его способным на этот молчаливый, но гордый вызов реальности: жить в постоянной готовности подвергнуться аналогичному испытанию, в любой момент, находясь в твёрдой душевной уверенности, что теперь он его выдержит с честью? Собственно, духовное очищение (не искупление) и возможно только на пути психотренинга, непрерывного повторения ситуации искушения грехом.

 

Просто повторение аффекта для души ничего не даёт, и очищение, как духовное просветление и оздоровление духа, возможно только при личном участии наставника, более умудрённого жизнью, не показанного нам. Ещё сложнее спасение и наставление на путь истинный слабой личности с искорёженным до юродивости сознанием. Практически это невозможно. В этом смысле "мамонов" - "артефакт", f-человек от Лунгина.

 

Если же говорить об искуплении грехов, то оно возможно только перед лицом тех, кому нанесён ущерб, перед теми, кого предал. Насколько нам дали узнать, "мамонов" даже не удосужился разыскать семью "невинно убиенного", покаяться и помочь. Но морально ситуация для окрепшего духом грешника гораздо сложнее. Ведь он нарушил сакральные принципы человеческого рода: предал не одного человека, а всех воюющих людей, всю страну. И тем самым взял на себя часть вины за всех погибших и пострадавших от ран на войне. Можно сказать, что потерянные и больные люди, с которыми он сталкивается впоследствии - символическая суть его предательства норм человеческой нравственности.

 

Заповеди определяют нравственные нормы взаимоотношений людей между собой и должны выполняться сами по себе, а не только из расчёта на внутренний диалог-молитву Богу. Отсюда один выход: покаяться перед обществом и придти с повинной. Если ты раскаялся, то идешь принимать наказание. А "мамонов" сбежал от мирского наказания. Он предпочитает отвечать только перед Богом, перед тем, кто может дать "вечное спасение". Очистившись, но не покаявшись и не искупив своей вины перед людьми, о. Анатолий вторично совершил грех сознательного и трусливого выбора... ещё раз бросил сирых мира сего. Отвратил он в страхе душу свою от людей. Вот этот страх и есть самый большой грех, в том числе перед Богом, собой и обществом.

 

Он прячется от людей за свою "юродивость" и в фильме, и в жизни. Неудивительным образом его грехи по жизни и профессии совпадают: он везде "играет несуществующего себя", поставив тем самым под вопрос сохранение своей "авторской" души. Не с чем будет предстать перед Богом. Место пустых отражений - в царстве теней. А из надмогильного креста наделают новых "буратин". С папами Карло, слава богу, всё в порядке.   

 

Эпилог:

 

По сути, получился антихристианский, антицерковный, асоциальный фильм в жанре пародийно-религиозных "постсоветских" комиксов. Дикое русское "православие" на экспорт. Загадочная русская душа в стандартно униженном, ненормальном и ущербном варианте. Проблем f-ролик не решает и не ставит, no problem! Он вне подлинной реальности. Нет в f-плоскости истинного пути, истинного знания - вообще ничего нет.  

 

[http://www.scepsis.ru/library/id_1108.html]

 

 

Россия, ложью умытая.

 

                                                          

 

«Остров» Павла Лунгина вышел в российский прокат.   

                                                                 

 

Наконец-то нам раскрыли тайны загадочной русской души. Наставили нас, яко заблудших, укрепили и утешили чад сирых и убогих, уврачевали безнадёжных, обличили пороки наимерзейшие. Путь веры от маэстро Лунгина. Жрецы* киношно-эмоционального шоппинга зазывают: «зверь, именуемый кот!» Недаром оживились, в предвкушении сенсорного экстаза на халяву, теледевственницы непроходимых мозговых извилин. Какой чувственно-возбуждающий тренажёр для эрзац-души.

 

* Н. Михалков: «Очень, очень поздравляю Пашу Лунгина с замечательной картиной»[http://www.echo.msk.ru/programs/korzun/49277/].

 

* Лунгин: «Великая абсурдность и необъяснимая жестокость жизни захлестнули сегодня мир, дошли до такой критической черты, что поневоле ищешь ответы на какие-то главные вопросы бытия"»[http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200611242180108].

 

 

И что же нам предлагают? Голгофу или «Макдоналдс»?

 

«Христианская» мораль от кутюр:

Давайте-ка, взглянем на представленный нам реестр грехов (проблем) в эрзац-реальности, посмотрим, как они координируются с современной жизнью? - А никак, абсолютно!

 

Фашистов тех уж нет, из-за которых «вынужденно» на убийство пойдешь. Киллерство – дело добровольное, эффективно-рыночное. «Стукачков советских» на чистую воду повывели, да и стремление к чистоте поубавилось (отдельное спасибо мигрантам), а о душевной чистоте - и говорить неприлично. Париж с Лондоном и Куршавелем  давно под боком. Хряков изрядно  попродали, повывели вместе с промышленностью, недрами и нравственностью. Проблемы с лечением ребёнка? Так государственную медицину под корень вырезали, зато колдунов, экстрасенсов и прочей «себе на уме»-шной братии - до чёртиков. Что, можно опоздать на работу - к хозяину на рынок? с зарплатой в конверте? - Насмешили! Бесовщина, говорите... в людях? - так она вся на телевидении в руках режиссеров с актерами, к акушеркам не ходить.

 

Разве кое-где ещё «сапоги» последние остались... иносказание, говорите? Современное в фильме озвучание заповедей получилось - не для «умников», как говорит Мамонов – «для обычных людей». Понятно, что не для себя... Кому «выходить на остановке» Небесный Иерусалим? - В притчу, говорите, сценарий сдвигали? - Это ведь не туда, где богатому даже «через угольное ушко» путь в Рай заказан... а туда, где бедному и доброму последние сапоги в Царство Небесное попасть не дают...   

 

Особенно характерен не христианский, символический способ уничтожения человеческого труда ...   в огне. И мысль очевидная, чтоб аналогий: «отнять и поделить» - не возникло. Не отдать людям и поделить неправедно нажитое, лишнее, ненужное ... ни в коем случае. Зачем подставляться.  Проще уничтожить эту мысль вместе с вещами!

 

Ну, так и где же они, обещанные ответы «на какие-то(!) главные вопросы бытия»? В чём «абсурдность», в чём «жестокость» современного мира? Если ответов нет, может хоть проблемы назовёте? Ну, хоть не главные? Как насчет элементарного? Христианской нравственности, например... к чему эта немота, эта избыточная «скромность» в оценке современности? Божеского наставления ждёте? От кого?

 

Нравственность нынче не та, о которой говорят, а та, о которой молчат. Повествуют же всё больше о придуманных, о чужих (в т.ч. советских) грехах. Упрекать советских людей в неправедно нажитом, противопоставлять «хряка» с личным имуществом духовным ценностям, в свете произошедшего в 90-х годах, в свете современности? Не Вам бы это делать! Лучше бы вспомнили о христианском лозунге «белых людей»: «стыдно быть богатым в нищей и больной стране». Как насчет собственного парижского имущества, гонораров за фильм и... двух миллионах*  беспризорников? Не оскудеет рука дающего ... или берущего?

 

Лунгин: «Моя картина - о том факте, что Бог существует». - Натурально, очередное кинематографическое доказательство?

 

А мы то думали: «Оглянулся я окрест, и душа моя страданиями человеческими уязвлена стала». Как бы не так. Да где ж Вы Его сподобились увидеть в нашей российской глуши? Храмы московские, дворцы рублёвские… Пещерная психология: повсеместный нравственный и интеллектуальный регресс. А Вы чувствуете, что Ад по-другому должен выглядеть? Вы сами-то кто? Кому Вы «доказали», что «Бог существует»?

Двум миллионам* беспризорников или себе с Михалковым, Конделаки и Мамоновым, или Алексию с Путиным? И что теперь? Может, сквозь угольное ушко прогуляться желаете?

 

Так в чем же христианское добролюбие, нравственные уроки фильма. Где образцы бескорыстной человеческой любви, служения людям?

Не ради личного же благополучия и своего вечного спасения всходил Иисус на Голгофу...

 

 

* Ситуация с беспризорниками в России [http://www.svoboda.org/ll/grani/0605/ll.060105-1.asp].

 

Социальная среда и идеологическая фишка: E2–E4.

 

Есть, есть в фильме обречённые на спасение - та самая, чрезвычайная социальная среда... выборка, конечно, специфическая... стандартно лунгинская. И, тем не менее, пройти мимо этого факта нам не удастся. Совокупность лиц образует срез общества со своими (не «какими-то») идеалами, смыслами, этикой и судьбой. Это уже идеологические мега-рамки f-реальности, имеющие определённую адресную аудиторию кинозрителей. И аудиторий таких две: «западная» (приоритетная) и российская. 

И премии у нас и на Западе пока ещё за разные вещи дают, absolutly - у Н.Михалкова спросите. И запросы различаются. Поэтому и приходится отрабатывать эти ожидания в разных направлениях: синтетический такой подход, душевный.

 

Хрон(олог)ический антисоветизм:

«Униженные и оскорблённые» страждущие у Лунгина представлены жертвами советской ущербности и безверия. Очевидно хронологическое передёргивание. Современное состояние безверия и опустошения, как результат постсоветской реформации, «реинкарнируется» в исторически нейтральное и покойное время 70-х -- 80-х годов: во времена надежд, романтических иллюзий и первых конструктивных сомнений. Чувство разочарования, беспросветное отчаяние и равнодушие пришли позже.

 

Финал N1. Апология предательства:

Идеологической кульминацией событий является финальная часть фильма: «филиал Страшного Суда» для советского адмирала, «испортившего» всю жизнь "отцу" Анатолию. По авторскому замыслу это должно было слегка напомнить зрителям о допросах в застенках НКВД, как о вчерашней реальности. И ни в коей мере Ю. Кузнецов в роли адмирала не должен был выглядеть убедительнее, а его прошлая жизнь нравственнее. Совсем наоборот! Он должен находиться в подавленном, настороженном и оправдывающемся состоянии. Видимо за то, что он советский человек. Это ничего, что такой перепад сценарно не очень-то и подготовлен. С нормальной точки зрения - обычный пропагандистский выверт. Но Лунгин видит всё своими «подготовленными» глазами белого человека. С «его колокольни» и так сойдёт, главное чтоб все поняли: кто - свой, а кто - чужой. 

 

Как безрадостно ожидателен, нарочито не активен при первой встрече, после исцеления дочери, о. Анатолий: зрителю просто непонятно, чего ждёт грешник от «убиенного» им Тихона, который оказался неожиданно живым и преуспевающим по жизни мирской? За что он обижается на него? Что тот остался в живых? Что Господь не сообщил ему об этом?

 

Откуда это чувство превосходства, право допрашивать? А это ёрничество: «Да ты не бойся, адмирал, у меня же здесь не проверка, не первый отдел». -  Откуда этот тон и контекст? А адмирал ещё и будет оправдываться перед предавшим его: «Да я, собственно, никого не боюсь. Я своё  отбоялся. Я, действительно, не понимаю, зачем я Вам». Намёк вполне понятный - во французских просвещенных, не богом, верхах. Прямо обмен паролями: «у вас продаётся парижский шкаф...».

 

Явно, интонации и сам испытующий голос не из сюжетной закономерности. Монтаж есть монтаж, +идеологические задачи на первом месте. А в результате? Палач допрашивает жертву. Так себе мизансцена (из «Сталин. Live.» или «Московской саги»)- не «для фильма» и не для Красной Армии.

 

Эффектна и сцена расставания, где предатель и грешник отпускает грехи советскому адмиралу, воевавшему за таких мамоновых и лунгиных: «иди с миром». 

 

Надо сказать, что реальный сценарный замысел был реализован не столь прямолинейно и однозначно. Видно, что по ходу действий пришлось усмирить свои замыслы. Очевидная нравственная победа грешника над адмиралом, хоть и советским, выглядела бы нонсенсом. И отпугнула бы российскую аудиторию. Делать адмирала ещё большим (советским) грешником? - В другой раз. Пришлось, «скрепя сердце», подыграть адмиралу. Талантливо озвученная (сыгранная) Ю. Кузнецовым и грамотно психологически  выстроенная  речь о прощении («отпущении грехов»), на какой-то момент, ситуативно, обозначила его нравственное превосходство. Ведь простил он, не в обмен на вечное спасение, а просто так, по щедрости душевной.

А победитель определялся режиссёром по своей формуле: кто последний отпускает грехи, кому внимают - тот и «ближе к Богу». Всё это и прозвучало вместе с заключительной фразой о. Анатолия: «Тихон... иди с миром. Господь с тобой». Фраза в обычном контексте малозначащая, помимо конкретного в ней содержания, но не в этом финальном спарринге.

Таким образом «в деле» остались две зрительских аудитории, каждая из которых интерпретировала финал (и весь фильм) исходя из заданного ей контекста восприятия. Евангелие от ...?

 

 

Запад есть Запад...

 

 

На Западе ещё не окончательно прошла мода на ущербных и потерянных советских (российских) людишек со странностями. Котируется русская экзотика, подогреваемая приматообразностью российского духа за рубежами «российского зоопарка». Размеры «бус и клыков» потрясают западное воображение. Современный российский порок и нищета идут по западной жизни рука об руку. С этим, надо сказать, у Лунгина всё в порядке. Ничтожные, потерянные и безропотные просители исцеления изначально поставлены в унизительное и зависимое положение: от примитивной малообразованной сельской девушки нагулявшей ребенка и боящейся за своё будущее (ох уж эти русские звери) - до адмирала, коленопреклонённого (а с какой гордостью, нет Вы только гляньте, как достойно держится - замечательная реакция новых российских граждан) перед «мамоновскими чудесами».

«Да Вы посмотрите, уважаемые белые люди - у них и церковные служащие какие-то придурки, а эта несчастная русская, надо же, в Париж боится ехать, да и не пускают её к умирающему, просто нелюди... да и бог какой-то не такой, наверняка. Ничего-то у этих русских толком не получается, какие-то жалкие отбросы истории». Yea!

 

«Остров» призрения:

 

 А в России человечки тёмные, местами глупые - они в жизнь всерьёз играют. Да и тошно им: жизнью и дебильными сериалами замордованные, к любой отдушине потянутся. Всё ж не выхлопную трубу им предлагают. Они всё как надо воспримут - чище, глубже и доверчивее. Увидят то, чего и не было. Главное, головой кивать почаще, да не мешать им самоуспокоением заниматься. Благо, тема глубокая вырыта. И ущербность свою тогдашнюю (ну, которой и не было вовсе) за теперешнюю примут, которая покруче будет той, что в фильме показана... «Ещё за гуманистов сойдём».  

  

И что в итоге? Мамонов – «наш» путь спасения или... «ключик» не от той двери?

 

Мамонов в фильме:  

Вера самого старца-трудника в f-реальности априорна для зрителей, проверить на истинность её никто не может. Нам доступны только сценарно-постановочные следствия, под определённым режиссёрским углом зрения. А если мы избавимся на мгновение от этих «религиозных очков» Гудвина-Лунгина, что мы увидим?

 

Отец Анатолий, прощённый единожды Богом через дар Благодати, хочет ускользнуть от этой обременительной для него миссии и непрерывно молится об избавлении от непереносимой для него тяжести существования в мире людей.

 

Не может о. Анатолий просто разговаривать с людьми, по-человечески. Не умеет делиться сомнениями с братьями по вере, казенным, канцелярским языком говорит «мамонов» вперемежку с цитатами. Прячется за них. Не от сердца на страждущих смотрит, через гордыню обладания даром наставления и исцеления. Сердечности хватило, разве что на девушку, да к Ванятке, по человечески отнёсся, отогрел сценарную черствость собственным сердцем.

 

Во всем неискупленном грехе «мамонова» просвечивает эта нелюбовь к людям. Даже радости от чуда исцеления, ниспосланного Богом, он не в состоянии разделить с ними: видимо режиссёру это просто не пришло в голову. Да и для страждущих исцеление сценически скомкано, омрачено контекстом зависимости и унижения.

 

Не возлюбил он в своих молитвах и того, кого предал. Увидев Тихона живым, не возликовал слезами раскаяния и словами благодарности, обращёнными Богу. Озадачен «мамонов», словно и не рад спасённой Богом жизни и своему шансу на спасение. Уязвление написано на его лице. Ни извинений, ни сожалений не услышал от него Тихон вместе с нами, зрителями.


Мизансцена с требованием прощения («как мне с этим жить я не знаю») от Тихона эмоционально сыграна в психопластике «контртекст». Почти физически чувствуешь невысказанное, неотмоленное: «что же ты наделал, ты мне всю жизнь испортил». На лице о. Анатолия отразилось нечто среднее между усталым презрением и недоумением в связи с нелепой и унизительной ситуацией собственной зависимости от невзрачного советского грешника Тихона. Выпукло, «на паузе» передано зрителю оскорбление ничтожеством этой личности, ставшей причиной «мамоновских» душевных терзаний.

 

О. Анатолию важно чтобы его любили (братья по вере), а не  любить самому. Сам он лишен способности любить. Кроме декларируемой ненависти к себе и религиозного аутизма нам вообще ничего не видно. Отца Иова он терпит на уровне собственных поучений и ироничных извинений. Издевательски насмешлив с «любящим его», по его мнению, отцом Филаретом.

 

Для «мамонова» запросто грязью  дверные ручки измазать в «терапевтических целях» для о. Иова. А вот самому испытание нормальной жизнью в келье и дружеским общением «западло» принять. Вся его духовность держится на стилистике аскезы. Авторы не сподобились увидеть очевидное, самими же созданное противоречие в образе о. Анатолия: его «любовь» к аскезе, не скрываемое в фильме удовольствие от «тачки с углём» - сродни «порочной» привязанности отца Филарета к сапогам, а отца Иова к чистоте. Не понимает юродивый старец в своей гордыне, что духовность, как путь, выше физических испытаний, что физические испытания годятся лишь для усмирения плоти и не рассчитаны на дивиденды от окружающих. Не понимают «лунгин энд мамонов», что вера - это не конъюнктура, и её  нельзя продавать с выгодой для себя.

 

О. Анатолий уходит молиться «на природу» как можно дальше от людей, подчёркивая своё экзистенциальное одиночество. Так для него ближе к Богу. Братьев по вере он сторонится. Отстраняется от них даже в церковных ритуалах. Но в результате не получает никакого покоя в душе. А те немногие минуты радости испытывает, когда находится в миру, занят каким-то человеческим делом или просто размышляет. Получается радость - она человеческая, а горести и муки - от бесед с Богом.

 

Нам задан образ вечно сомневающегося в себе грешника, а мы не можем понять, сомневается ли он вообще в чём-нибудь. Индивидуальной ответственности за свои действия на грешной земле перед людьми не предусмотрено в принципе. И немудрено: ведь мы даже не можем отличить его собственные действия от действий «по наущению» Бога. О какой и чьей ответственности может идти речь? Он ответственнен только перед Богом. Он «выше» масштаба человеческих страданий и судеб. Значит, и сомневаться может только в Боге и в своей вере в Бога. Вместе с тем вся его f-жизнь – сплошное уныние, сомнение и страдание. Следовательно, его сомнение выше его любви к Богу. Отсюда и путь усмирения плоти, нелюбовь к себе, и вытекающая из этого нелюбовь к людям и стремление к смерти. Такой вот эталон «христианской души» от Лунгина с Мамоновым.

 

И после:  

Мамонов: «... вроде бы многое я в этой жизни сделал, у меня отличные дети, но жить почему-то не хочется. Почему? Потому что душа человека создана Богом и чего туда ни кидай: любовь к женщине, детям, работу, все равно будет пусто - это пустота может заполниться только Богом»[http://www.rg.ru/2006/11/17/mamonov.html].

 

Собственную пустоту и Богом не наполнить, поэтому нельзя создавать свой образ из 2-3 эмоциональных «ойкуменных» состояний человека, эксплуатировать два цвета в палитре красок природы. Нельзя таким способом отворачиваться от жизни и людей. И уж вовсе грешно противопоставлять Людей  и Бога, любить их меньше, чем любил Господь, взошедший ради них на Голгофу...  

Вот так заиграется человек в «других» и перестанет отличать собственное лицо от взятой напрокат маски. Тут-то, словно в насмешку, мелькнёт, как отражение в чьей-то чужой слезе, его подлинный образ.  И не узнает он себя в нём и поймёт вдруг, что начинать надо всё сначала. Но не сможет отделить начало от конца, закричит и не услышит себя. Лишь стёртое лицо отзовется зеркальным эхом собственного небытия… 

 

Мамонов: «Я вообще-то в деревне живу, умными разговорами не заморачиваюсь…» [http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200611242180108].

 

Опасны дураки не по глаголу живущие... Не своим путём идут они. И сказано про таких:

«И будут они всегда игрушкой в руках зла, и воздастся им не за добро их, а за глупость беспредельную, за леность ума порочную. И продавали их, и будут продавать, и удобны они злу, прикрывающемуся недалёкой животной добротой их... И напрасные упования их на милость божескую... ибо во многих неугодных Богу делах участвовали они, не в силах по лености ума и слепоте сердца различить оные».

 

Мамонов: «Ведь сегодня многим совершенно не на что опереться - не нам, умникам, а тем простым людям, на которых все по-прежнему и держится … усталые, замордованные люди… Вот для них мы и делали фильм»[http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200611242180108].

 

Безбожна актёрская профессия для слабых духом и умом: нельзя отдавать себя в распоряжение другим, смысл деятельности которых ты не понимаешь, а ответственность, за которую будешь нести не меньшую. И собственной искренностью тут не оправдаешься. Нельзя быть погремушкой искренности в руках базарных шутов и сквалыг.  

  

А как Вам такой свинг: «душа» наполненного духовным кино-светом Мамонова рвется реализовать свое «альтерэго» - «хочу сняться в качественном ... гангстерском фильме»[http://www.rg.ru/2006/11/17/mamonov.html].

 

Поубивать маленько захотелось в (f)натуре? К гармонии с современностью потянуло? «Юродивость», говорите – «лунгинизм-мамонизм», чисто конкретно.

 

Не всё то чудо, что мракобесие, даже если оно и блестит. Очень хотелось бы на правах заботы о справедливости заставить и Мамонова с Лунгиным пройти через ими же придуманные испытания, заставить их последовать советам и урокам f-«Мамонова» ... Не можете? Тогда Вам не гангстеров и режиссёров изображать, а к христианскому кладбищу ползти надо, хотя бы до церковной ограды. 

 

Вместо эпилога:

 

Не корысти ума ради, не слепой доброты для:   

Путь Бога на Голгофу можно повторить, путь спасения души известен, хотя бы на уровне заповедей. Путь служения людям задан той же матрицей. А вот путь о. Анатолия повторить нельзя в принципе, он ничего не сделал сам: путь аскезы весьма сомнителен, нам дано ощущение, что ни на что большее он просто не способен. В чём смысл отказа от всего человеческого в своей жизни? Почему это угодно Богу? Мы видим, что ему дан дар благодати, через него Бог наставляет, видим, как он молится. Правда, нам не объяснили, как это всё случилось, как взаимосвязано. Лишили смыслов происходящего и нас и Бога.

Искренность, любовь и сопереживание несовместимы с бегством и предательством людей. Уход и отказ от человеческого в себе не может происходить во имя Божье. Не по божески это. Не пойдут по этому пути и фарисеи с лицемерами. Таковыми, по определению, являются и те, кто наставляет людей на такой путь, а сам в принципе на это не способен, чужд и не имел когда-либо намерений. Не пойдут по этому пути ни Лунгин, ни Мамонов. Да они этого и не скрывают. То есть, абсолютно ложный, невыстраданный, карикатурно-иррациональный f-ролик  преподносится, как истинное знание... ведущее вникуда.

 

«Остров» мне напомнил о «Сибирском цирюльнике». Одни авторские цели, режиссёры - душки, тот же актёрский винегрет -  можно рыдать от умиления, при желании. В конце концов, не думаете же, Вы, в самом деле, что дьявол на землю в своем образе, с рогами и хвостом, явится? Я думаю, что это будет (ТВ-)кинорежиссёр, и снимать он будет фильмы исключительно о патриотизме, любви и вере*, от которых в восторге в первую очередь будет власть, шоу-бизнес и церковная бюрократия. Народу останется, разве что «в воздух чепчики бросать».  

Лечение одно: соотносить настоящую реальность, свои варианты человеческого существования с проблемами и способами их решения в f-реальности. А доверять власти, режиссёрам, актёрам в решении нравственных проблем общества, это всё равно, что нанять проституток для преподавания нравственности в младших классах средней школы. И по поводу «Острова» - я понимаю: все истосковались по психотерапевту и пытаются везде его углядеть. Это бесконечный тупик.

 

* Н. Михалков: «Это замечательная картина. И во многом в этом году определен вектор нашего кинематографа»[http://www.echo.msk.ru/programs/korzun/49277/].

 

Финал N2. Ставки сделаны:

 

И в гроб сойдя, благословил... "Матч-пойнт" у зрителя.

 

 [http://left.ru/2007/5/korzh157.phtml]

 

Матрицы Fранкенштейна против человека.

 

 

 

                                                                                                                                                                                              

 

Рыночные ресурсы национальной идеологии:

 

«Организм», как модель социального мироустройства, с его неистребимой органикой и строгой функциональной иерархичностью, считается эталоном тоталитарного устройства жизни. И потому в качестве проектной цели категорически неприемлем. Нравственный хаос, личностная свобода и ограниченно-интеллектуальная рефлексия в рамках необходимой рыночной толерантности и броуновской однородности принимается за образец безупречной демократии. Всякая власть на уровне рыночных «субъектов» демократически случайна и однородна. Для власти ad hoc человеческая реальность это рынок обмена и потребления, иного не дано! Первичен сам рынок, а субъекты экономики, без учёта факторов «конкурентоспособности» и функциональных ролей «покупателя-продавца»- вторичны и малоинтересны для научного изучения в рамках современного экономического минимализма последователей Малевича. Собственно, оптимизация (разруливание) этого рыночного обмена и есть «гайдарономика» эффективного управления - макроэкономика «черного ящика».

Более «авторского» субъекта, чем сам рынок, в организации социальных процессов «по-гайдару» просто не существует. Поэтому реальные принципы организации управления обществом (в частности, такими социальными контурами, как идеология, образование, психология, социология и т.п.) для властей - терра инкогнита, абсолютно недоступная рефлексии.

«Делов-то»!? - Задаёшь стартовые и граничные условия существования субъектов в рыночной реальности, ставишь самовары, тьфу... то есть, «семафоры», и твоя жизнь превращается в жизнь «гаишника» - просто и «со вкусом» реализованная мечта в жизнедеятельности Гайдара и К*. А дальше только и делаешь, что делишься опытом написания «черного квадрата»- сплошной лекционно-писательский оргазм. И почётное звание рыночного «трансглюкатора» обеспечено. Благо, что Кудрин с Грефом ни черта, ни в экономике, ни в чем остальном, не понимают. Их счастье... и Путина с нами.

Покупатели следствий или продавцы причин?

Модель современного российского общества проста, как «Черный квадрат» Малевича. Социальная среда в первом приближении состоит из покупателей и продавцов. Согласование их интересов происходит в результате рыночного обмена (купли-продажи). Поэтому, чтобы узнать чего мы стоим (за рыночным правом на жизнь), надо идти на рынок. Рынок определяет, что есть «Мы» на самом деле, кому нужны, на что пригодны... и прочие смыслы нашего существования. ТВ-рынок определяет, есть ли мы вообще. Российская власть - рыночные стрелочники. Перевод стрелок - это рынок управления. Власть - абсолютно рыночный унификатор реальности. Стоит в обществе ввести единую шкалу измерений (например, рыночную), как все человеческие ценности рано или поздно будут измерены (оценены). Внерыночные сущности (нравственность, разум) противостоят эффективности рыночного обмена, свободной конкуренции и снижают конкурентоспособность. Разум - основа нравственности, надличностный горизонт существования и счастья. Нравственность - комплекс цельной человеческой индивидуальности. Рыночная унификация избавляет человека от комплексов, делая все свойства человека товаром. Безнравственность, это всего лишь рыночная форма нравственности. Если безнравственность, как рыночный артефакт, стоит дороже, неужели кто-то будет торговать невинностью? Если разум противостоит выгоде, неужели кто-то купит честность?    

 

Этот мир придуман не Вами:  

На рынке реальных продуктов всё измеряется деньгами покупателя (в первом приближении). Поэтому на рынке «брэнд-рецепторов» принято информировать потребителя о качестве товара. На упаковке маргарина, например, пишут состав: ингредиенты... понятно кто изготовил и для чего. Рынок.

 

На рынке сложных идеальных продуктов (книг, фильмов, образования, идеологии...) мера стоимости - ты сам. Отсюда самый эффективный способ увеличить прибыль -  уменьшить твою оригинальность, как условно независимую меру стоимости. Контригра на повышение - в твоих руках. Определение «стоимости» виртуального изделия есть операция по реконструкции собственной субъективности. Игра против тебя – «разборка» твоей личности, лишение тебя понимания, критериев оценки происходящего. Самый большой навар снимают там, где нет критериев качества: на рынке подделок, имитаций реальности. Дальнейшее очевидно: если можно задорого продать плохой товар, неужели в рыночной системе кто-то будет делать хороший, если выгоднее убивать, предавать и обманывать, неужели кто-то захочет и сможет быть неэффективно-честным?

 

Рыночные баталии на виртуальном рынке - это битвы на уничтожение разума. Если дураки - самый эффективный покупатель, то кому на рынке нужны умные? Здесь в поддавки не играют. Только «в Чапаева». Поэтому продукты виртуально-визуального воздействия на сознание не сопровождаются описанием: ни замысла, ни способа употребления - ни противопоказаниями, ни отсылкой к адресной аудитории. Тоже рынок... Невидимая рука этого самого «видимого рынка» достигла невиданной бесконтрольности воздействия на зрителя-слушателя. В результате «прилавки» массового сознания оказались заполненными изделиями неопределённого качества с непроставленными сроками годности.

 

Дикий рынок - когда Вам продают «кота в мешке». На виртуальном рынке, кроме того, покупатель не догадывается, что он сам, включённый в рынок участник. Покупка виртуальных  продуктов - это всегда отчасти покупка нового проекта себя, в обмен на «свой» старый, авторский. Что «продаёт» говорящее полено папе Карло? - свою мечту, свой возможный человеческий проект, свою нереализованную оригинальность. Что покупает? -  «буратинную» демократию и свободу передвижения (в стране дураков) в ограниченных не своим разумом направлениях. Чем расплачивается? - своим жизненным ресурсом, настоящим и будущим.  

 

Благослови и сохрани каждого из Нас:

В настоящее время виртуальный рынок взрывоопасным образом захлестнул всё человеческое сознание, лишив последнее личностной и смысловой самоорганизации. Сам характер, специфика, этого информационно-культового нашествия оказали непредсказуемо разрушительное действие на индивидуальное сознание личности. Закономерным итогом этого сверхмассированного воздействия стало гипнотическое привыкание к бегству от реальности в любой виртуально-субъективный мир. Появилась устойчивая привычка к неосознаванию себя, непониманию реальных проблем и смыслов существования. Сама «субъективность» становится рыночной иллюзией. Здесь же возникла обширная индустрия механизмов погружения в мир чужого «сознания», наносящая непоправимый ущерб собственной оригинальности и объективной универсальности.

 

По мощности и изощрённости воздействия «идеальный» мир потребления давно переплюнул реальный мир. Собственно, вся цивилизация дружно шагнула в мир волшебных грёз наяву: мир неограниченных возможностей, супергероев, ваунаслаждений. А всё так хорошо начиналось:  живопись, литература, синематограф, интернет... психология, социология, философия. И всё те же не решённые, даже толком не поднятые, вопросы. Является ли виртуальный продукт (биография сознания, сама личность, книги, кинофильмы и т.д.) авторским, был ли он когда-либо таковым и будет ли? Ключевые вопросы, находившиеся до поры до времени на ойкумене человеческого мышления, в последнее время становятся ключевыми вопросами существования и выживания человеческой цивилизации, независимо от степени их (не)осознанности вымирающими субъектами.

 

Основной рынок «брэнд-рецепторов» с опережением подстраивается под этот новый, частично призрачный и отчасти несуществующий мир артефактов, мир придуманных потребностей. Задан долгосрочный тренд отключения индивидуального сознания от реальности. Виртуальная составляющая в любом материальном и осязаемом продукте находится в стадии перманентного расширения, достигая невиданных прежде размеров.

 

Чувствовать или быть? Проблема зрителя:

 

«Видеореальность» в любом fильме аномально концентрированна (сжата), поэтому разум зрителя, как правило, просто не поспевает за авторскими смыслами. Всё «по-детски». Информационный переизбыток, сенсорные перегрузки и хаос стирают личность, лишают её субъективной ориентации, делают индивидуальное сознание необратимо беспомощным в этой беспрецедентной хакерской атаке, направленной на взлом автономности и «психографических» смыслов оригинального зрительского мировосприятия. Это может привести (и приводит) к печальным для человека последствиям: понятие христианской души, даденной богом, исчезает необратимым образом, растворяется в окружающей, далеко не божественной реальности, теряет свою неповторимость и первозданность. Вместе с психологической уникальностью Вы теряете своё последнее право... на любовь и бога. И никаких воплей о правах личности, заметьте. Солидарность выключенных наблюдателей?

(Не)видимая рука рынка через ТВ-кино-реальность(f-реальность) штампует однотипных «ухо-глазов» (на американском Западе – «ухо-вкусо-глазов») со скоростью недоступной ни одному когда-либо существовавшему диктатору... даже в мечтах. Универсализация (пересборка) людей, наряду с дезинтеграцией сознания, автоматически привела к функционально-мозаичному пониманию природы нравственности, свела её к отдельным арифметическим операциям, типа рыночных унификаций («демократической толерантности», в т.ч.). Нравственно раскодированный и сенсорно-зависимый «хомо-трансформер» не противостоит реальности в границах собственной судьбы, он добровольно жертвует разумом в сетях рыночного обмена личностных измерений на чувственное самоудовлетворение. Индивидуальная судьба и виртуальная рыночная реальность несовместимы.

 

Всё вышеперечисленное переводит рядовое развлечение в разряд войн за сохранение и проектирование себя, делает проблему зрительской реконструкции (расшифровки) «видеотрансгрессии» нетривиальной. Нельзя уходить в «видеореальность» с головой, можно её потерять.  Никому нельзя отдавать смыслы в аренду - потом их невозможно вернуть. Вместо них вас заполнят суррогатами чувственных образов. Нельзя забывать о координатной привязке виртуального мира к смыслам собственного бытия.

Поэтому мы и попытаемся реконструировать независимые зрительские смыслы, на простейшем примере.

 

 «Остров» Павла Лунгина... 

 

Прежде чем приблизиться к вратам Истины, необходимо преодолеть рекламные искушения: избежать соблазна чужого комфортного мнения, «объясняющего» всё и вся. Проход через Чистилище предполагает интенсивную работу собственного разума: свои ошибки, находки и разочарования.

 

Рекламный десерт и послевкусие:

 

Уровень и качество фильма не принято оценивать объективно, поскольку управляют монополией на оценку и её внедрение в массовое бессознательное всё те же шоу-продюсеры. И уж они-то точно не будут вводить стандарты качества. Кому это нужно? Не «авторам» же предлагать себя на оценку (расправу) взыскующей толпе?  У них совершенно другая задача: отучить толпу от этой потребности. Погрузить в мир бессознательных грёз - вечно-актуальная цель всех семей «творческой интеллигенции».

 

Теоретически (по их мнению) нам должно нравиться всё... или почти всё, что бы мы не нашли в фильме. Сама толпа зрителей - это уже внушение и реклама, сертификат (им) от нашего ума и претензия создателей фильма на успех. Непризнание же, само по себе, требует от одиночки активной, противостоящей остальным зрителям позиции, действий - возможных только после предварительного размышления и принятия на его основе решения. Ситуативного времени на это крайне мало.

Причем фильм, до и после премьеры, сопровождается рекламой, педалирующей любопытство («зверь, именуемый кот»), зачастую провокативной и впечатываемой многократными повторениями в наш мозг. Это помимо конкретной работы пиарщиков с использованием фактурных издёргов из самого фильма и маркетинговой стратегии «подачи продукта к праздничному столу».

 

Вас не оставят наедине с собственными впечатлениями и после просмотра: журналистское сопровождение, +премии, как внешний источник суггестивного давления на вашу «объективную оценку», +сложности в возможности поделиться своими «умными» наблюдениями с окружающими из-за обычной неоднородности ментального поля. Очень не просто быть «одиноким воином», даже с позиции здравого смысла, особенно, если ваше стремление выглядеть чуть-чуть умнее окружающих, уже предусмотрено. Для этого существует вполне устоявшаяся социально-профессиональная стратификация СМИ (кинокритиков, журналистов). В анализе кинопродуктов вы вольны перемещаться из одной интеллектуальной среды в другую с полной иллюзией собственного роста, каждый раз примеряя платье голого короля «на новый лад», а-ля «Тарковский-games».

 

Есть ещё и «брэндовое» насилие над клиентом, помните? - Нечто, «от создателей «9-й роты»»?  Реклама, это Вам не «продукт непротивления сторон»- совсем наоборот... тут «стулья» не   обязательны. Можно с лёгкостью потеряться в рекламном аромате режиссёрско-актёрского   самоупоения, бесконечно долго наслаждаясь  ванильным послевкусием только что ушедшего   киносна: для этого придуманы многочисленные ток-шоу, «тет-а-тешники»- на обеде, коленках,   ужине и даже в ночном полёте(?) со знаменитостями. Хотите испытать эффект полного   погружения? Выпасть из реальности навсегда? – Вас убаюкают картинками прошлого,    превращённого в театрально-киношный хлам. Заворожат душу звонкой пустотой актёрско-режиссёрской мемуарной макулатуры. Все ни о чём, и всё для Вас - мало не покажется.  

 

Поэтому, если заинтересованные лица на пачке маргарина будут писать «масло», не следует им безоговорочно доверять, ибо в следующий раз, который давно произошел, неизвестно, что и как назовут. Всё вышесказанное, разумеется, упрощённо-утешительное понимание реальности. Современная ситуация в мире виртуальных f-продуктов гораздо сложнее...

 

 

«Остров» Павла Лунгина вышел в российский прокат.

 

«Тень, знай своё место»: F-реальность и "зритель".   

 

Для нас важно отметить, что обычно (в простейших случаях) способ погружения зрителя в f-реальность задаётся эмоционально-личностным отождествлением с персонажами или через «безличностное» (поверхностно-логическое) следование сюжету. Зачастую, трансформация  сознания публики достигается комбинацией вышеуказанных факторов. Иногда схема психологического включения («трансфляции») кинозрителя более вариативна. 

 

Что касается нашей ситуации, то в рамках выбранного жанра (концептуальной «пластики» сценария и специфики актёрской фактуры)  нормальный зритель не может «навсегда» отождествить себя ни с кем из персонажей, ибо не все зрители, как может думать Лунгин - пациенты «мамонова», ущербные телом и душой. Но и он, как мне кажется, до конца в этом не уверен... а потом, есть же и близкий по духу, «западный» зритель. Невозможно и отождествление с «мамоновым». Это не Ваша «отмычка» для проникновения в театр Лунгина. Сам образ и его прочтение режиссёром отторгает эту возможность. Трудно преодолеть врождённое неприятие ненормальности, даже если тебе это называют святостью. Быть толерантным на деле покруче будет, чем прочитать «Фауста» Гёте.

 

Также невероятно логическое включение сознания зрителя в рамках сюжета. Примитивность сочленения событий убивает напрочь любой посленеандертальский разум. «Сюжет» статически одномоментен и алогичен. Персонажи нетрансформируемы и неподвижны, не говоря уже о том, что не отличаются умом и сообразительностью. Фильм «ненавязчиво» намекает о знании «истинного пути» спасения души... заключающегося в монотонно-бессмысленной жизни (наставлений и исцелений через «не хочу») главного грешника и его постоянном стремлении к смерти. Масштаб духовной жизни упрощен до молитвы-просьбы о разрешении уйти от людей. Сусанин не сумел бы увести дальше...

  

Событийная матрица схематично выглядит так: задана ситуация грехопадения, и вне логической и психологической связи с ней задан процесс наставления и исцеления всех персонажей фильма мучающимся и как бы кающимся грешником. Эти и вообще все события в f-реальности никак между собой не связаны и калейдоскопически перемешаны. Конец вообще из какого-то другого фильма. Всё!  Авторы изначально предлагают зрителям и весьма настойчиво расстаться со своим разумом. Их проблема не в пробуждении сознания у публики, а в его отключении.

 

Поэтому выбран другой способ управления зрителем. Для достижения беспрекословного восприятия f-реальности (до «без вопросов») погружение в неё проходит по более сложной «синтетической» схеме.

   

Этапы расставания с собой:  

 

1. Мистический транс. Создание настроения, как введение зрителя в ткань f-реальности. Зрителя нужно подготовить к восприятию нестандартного образа главного грешника. Передёргивание здесь небольшое и комфортное для зрителя. Образ "отца" Анатолия изобразительными средствами органично вписан в природу. Причём дан не на контрасте настроений, а в состоянии преклонения перед её необъятностью, таинственной очаровательностью и глубинной чувственностью. А (якобы) его ущербность сведена к обычной в язычестве несоизмеримости масштабов: ничтожности человека по отношению к непостижимой для чувств и разума Вселенной. Непрерывное чередование образов северной, очаровывающей сознание природы с голосом (души) молящегося сопровождает зрителя в течение всего фильма. Это позволяет чисто операторски-режиссёрским способом управлять зрительским отношением к f-событиям. Главный трюк в том, что «мамонов» в таком восприятии кинозрителями грешником вовсе не является. Ему даже приходится время от времени напоминать нам об этом. В реальную и скудную на образы восприятия (не)человеческую жизнь о. Анатолия зрители практически не допускаются - только через сюжетные и операторские фильтры;  

 

 2. «Очки Гудвина». Сама концепция упрощённой до примитивности «юродивости» главного грешника позволяет режиссёру, практически явочным образом, органично войти в ткань образа и навязать публике своё видение f-реальности через эти придуманные, по случаю, «очки Гудвина». Это достигается прямым режиссёрским (сюжетным) диктатом, предельно схематичным и формальным: простым передвижением фигуры «мамонова» произвольным образом в нужном режиссёру направлении в плоскости зрительского восприятия (Мамонов: «Мы вообще-то пешки...»). С помощью этих «очков» оправдываются (кажутся нравственно закономерными) в глазах кинозрителей любые действия главного героя-никудышника вместе с уже не очень нужной и не контролируемой ими мотивацией. Интеллектуальная  и психоаналитическая активность зрителей снижается этим до необходимого минимума, с ограниченной степенью свободы в выборе направлений размышления.

 

Причём режиссёр настолько переборщил с авторским контролем за образом, что начал смотреть на f-реальность (и управлять ею) глазами своего «юродивого» персонажа, забрав у него полностью сценическую инициативу, фактически заменив его собой и упростив реальность до одномерности;

 

3. «Эмоциональный транзит». Чтобы не отпустить внимание публики слишком далеко от центрального образа человека-сюжета, исходя из «объективных» трудностей в отождествлении кинозрителя с «мамоновым», авторы встали перед необходимостью создать личностный авторитет о. Анатолия сюжетными обстоятельствами. Зрительскую аудиторию ловят в ловушку естественной психологической эмпатии к происходящему с любым персонажем f-реальности, постоянно (и сразу) переадресовывая созданное в фильме состояние покорности и надежды с персонажей  - на зрителей.  

 

Все фигуры, противостоящие «мамонову», должны непрерывно создавать в зрительской аудитории состояние безоговорочного признания нравственного и религиозного авторитета о.  Анатолия.  

 

В f-ролике нет ни одного лично-безличностного обстоятельства, созданного режиссёром, не подчиняющегося «мамонову». Именно поэтому, по сути режиссёрского и актёрского понимания, о. Анатолий - здесь «бог», и первый представитель главного бога f-реальности, Лунгина;

 

4. «Тарковский Games». Кинопублику нельзя надолго оставлять коленопреклонённой неизвестно перед кем... может придти в себя. Нужна потусторонняя гарантия религиозности. Церковники (братья по вере) слишком гротескно и униженно-издевательски представлены в f-реальности, чтобы их православный авторитет что-то значил для зрителя.  

 

И как же в этом случае с помощью кино-изобразительных средств убедить кинозрителей в  религиозности и духовности о. Анатолия? Где находится этот внеличностный источник веры, где эта кино-иллюзия большего масштаба, чем сам «мамонов»?

 

Стоит только подумать об изобразительно-декоративных способах ухода от реального разрешения сложных человеческих (религиозных) проблем... как на память приходит классический, ещё со времён А.Тарковского, спасительный видеоряд бесконечно

трогательных для души и чарующе-мистических образов природы. Моря, океаны, горы, лодки... с соответствующим музыкальным сопровождением. Если вспомнить про этот зрительный ряд, параллельный непостижимости и божественности души, столь модный последнее время на Западе... «премиеточивый», надо сказать, ряд - изобразительное решение очевидно.

 

Природа в f-реальности выступает всё в той же, уже известной нам  роли - симулятора решения проблемы последних оснований человеческой религиозности. Аналогично тому, как «мамоновская  юродивость» прячет в себе все тайны человеческого бытия заодно с тайнами режиссёрского мастерства, так и природа скрывает все сакральные тайны божественного мироустройства.

 

Лунгин: «Сценарий был более, что ли, бытовым, мы его все время сдвигали в притчу, в иносказание, в житийность. Поэтому решили снимать на русском Севере, где особо ощутимо дыхание Вечности»[http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200611242180108].

 

Природа, как картинки для медитирования - тот, единственно возможный в комиксе, источник религиозности, не вызывающий вопросов и возражений... Если бы не одно «но». Режиссёрская ставка на природу, её непостижимость, «юродивость» главного героя и непрерывные чудеса,

в ущерб духовной и христианской составляющей человеческого существования, загоняет  сознание зрителя в более дремучую реальность - внутрь сознания языческого юродивого лекаря (промахнулись маленько), вылечивающего лишь физически и не заботящегося о спасении душ исцеленных.

 

Это тот самый случай, когда неграмотное использование мощных изобразительных средств привёло к разрушению нравственно-смысловой основы первоначального авторского замысла - фильма, как христианской саги о раскаявшемся грешнике;

 

5. «Games». После того, как принципиальное решение проблемы управления сознанием зрителя и подчинения его авторской «человеко-идее» было найдено, можно было подумать и о способе не утомить зрителя в этих «психоделических» и идеологических играх. И решение родилось вполне закономерное, в меру развлекательное. Именно, свойственной комиксам: иллюстративностью практически всех персонажей (без личной, понятной зрителю, собственной истории), избыточным количеством (без)действующих лиц, «многозначительной» комичностью диалогов, калейдоскопической стилистикой, конвейерностью наставлений и исцелений - достигнута необходимая лёгкость и комфортность зрительского восприятия. Это будет почище «восстания из пепла» сапог отца Филарета.

Намеренная облегчённость режиссёрского бытия чётко прослеживается и на пациентах, и на собратьях по вере: перетасованный наспех видеоряд настолько непрофессионально сделан, что местами просто выпадает из киножанра, опускаясь до пародийной литературности;

 

6. «Go, Johnny». Рациональная аргументация иррационального: чудеса исцеления, как третье и последнее «объективное» свидетельство наличия Бога в f-реальности.

Чудеса - это кульминация и завершение «духовной эволюции» о. Анатолия в фильме. Как я понимаю, этим нравственным аккордом Лунгин хотел окончательно лишить всех зрителей малейшего сомнения в святости «мамонова» и нравственной чистоте собственных помыслов. Бедный Иорген... Четыре туза - это, конечно, конкретная вещь. Со слезами, истерикой... и чтобы зритель после и пикнуть не смел.

И главное здесь по-прежнему не милость Бога, не судьба  людей - совсем нет. В центре зрительского внимания - режиссёрское упоение всемогуществом созданного им образа, эдакое торжество Франкенштейна... «Посредник» в реальности всегда более прибыльный бизнес. Это хорошо известно и Лунгину с Мамоновым, просто по роду их профессий.

Смысл чудес исцеления в функциональной «игре» режиссёра со зрительским восприятием в том, что они, по его мнению, во-первых: внедряют в расфокусированное сознание зрителя «видимость»  рациональности сюжета, в особенности, обоснованности развязки; во-вторых: задают безупречную нравственную основу самого фильма с продлением этого шлейфа святости на самого Мамонова и Лунгина в их последующей жизни вне фильма; в-третьих: программируют (как закадровые аплодисменты) конечную зрительскую оценку самого фильма, обеспечивая рациональное и нравственное послевкусие зрителя.

Мамонов: «усталые, замордованные люди… Вот для них мы и делали фильм…», «не для  нас… умников» [http://www.trud.ru/issue/article.php?id=200611242180108].

 

 

 

Из-за «Острова» на стрежень...

 

Российская f-реальность, как сериал:  

 

В России после разрушения советской романтически-коллективистской ментальности не до жиру: гражданская война матриц* - повседневное явление. Сплошная «Московская сага» с местечковым «Эхо Москвы» во главе страны, задающем доминирующий ныне индивидуально-гедонистический мэйнстрим. Эти «сенти-ментальные» дрожжи 70-80-х гг. давно уже не бродят, но вызревшая на их основе (в результате разложения страны) властно-обывательская плесень, навечно законсервировала страну в неосознанной глупости и подлости 90-х годов.

 

Собственно, «Великий Транс» 85-91 гг. - это бунт телекинозрителей (и книгочитателей) против скучной реальности  с требованием новых развлечений на свои «четыре сольдо». Первая виртуально-сенсорная революция «органов чувств» против социального организма, против социального разума. В результате элементная база общества упростилась до сенсорной пыли. На этой ступени распада общества самоорганизация в принципе не возможна. Только имитация до поры до времени... что мы и имеем.

 

Пали все бастионы человеческих смыслов в этой стране-призраке. Никто и ни за что уже давно не отвечает. Вымирающий народ мозжечком чувствует, что надеяться не на что: нет в России проектной оппозиции, идеологической и интеллектуальной, кроме иллюстративной – никакой! В силу однородной ничтожности и универсальности субъектов потребительского бытия её просто не может быть. Мода на дураков давно стала системным фактором стабилизации российской реальности. В массовое сознание внедрена имиджевая стилистика существования: во власти, в киноискусстве, театре, литературе, в народе. Абсолютно всё позволено в мыслях и виртуальной реальности, границы которой с уже нереальной жизнью становятся исчезающе прозрачными.

 

Телевизионно-рекламный статус стал единственным критерием существования. Кукла «чувствует» себя живой только в театре, на сцене, а не тогда, когда она висит на гвоздике среди театрального реквизита. Авторская «роль» по жизни становится невозможной (отца, матери, гражданина). Современная личность - только совокупность налично-виртуальных обстоятельств. Доминирующей стала модель «транзитно-выставочной», мерцающей субъективности.  

 

Все живут ожиданием краха, не признаваясь себе, что крах произошел. На всех лежит печать предательства, ненависть и обречённость сочится повсюду, дух эмиграции** тяжёлым смрадом окутал всё российское пространство... Отчетливо понимаешь тем последним, особым чувством предвидения, дарованным прихотью умирающего мира, что война матриц заканчивается, и что с гибелью советской матрицы мир обречён. Неофитов просьба не волноваться: Dont worry, be happy!  

 

ТВ-Кино увеличило сферу желудка до мозга, включительно. В результате в нашей реальности нет и не может быть фильмов (как матриц сознания), работающих на будущее: у победившей матрицы нет этого измерения. Есть фильмы (f-фильтры), замещающие настоящее  (отнимающие жизнь), уничтожающие прошлое, как путь в будущее, или мародёрствующие на ещё не добитых советских смыслах.

 

Если вам кажется, что вы случайно купили товар и случайно получаете от него удовольствие, то вы идеальный покупатель, созданный продавцом. А фокус из самых простых: надо только отменить идею «Вас» в вашем же сознании. Впечатления вместо смысла. И вы - зритель навсегда. Всё почти как в жизни. Магическая и чрезвычайно комфортная субъект-объектная инверсия. Создана f-реальность, которая живёт вами.

 

 

                                                                                                                                                                                                                                                                                                     Шоу must go on...

 

 

* «Виртуальные» битвы за масштаб существования, смыслы выживания и критерии реальности.

 

** Под «эмиграцией» в тексте (и контексте) данной статьи понимается такое вырожденное преобразование человека, в результате которого ранг его личностной матрицы понижается.